Вверх в фокусе: Сергей Дрозденко. 21 год
Родился я в Магадане. Я ходил в детский сад, как обычные дети. Потом пошёл в начальную школу недалеко от дома и учился там вплоть до 4–5 класса. С самого начала я был без каких-то показаний к коррекционной школе.
Шизофрения у меня стала проявлялся полностью клинически в 15 лет. До этого момента у меня были скорее поведенческие нарушения: я был гиперактивным, эмоциональным человеком. Я был очень общительный: меня знала моя параллель. Отчасти меня так хорошо знали, потому что я переходил из класса в класс. Я был неконтролируемым. Учителя просто не справлялись с моим характером дрянным, меня отсылали в параллель, в другой класс.
И так было до пятого класса, тогда случилась точка невозврата, и родители решили забрать мои документы из школы. Стали разбираться с моим ментальным здоровьем. Начались путешествия по психиатрическим лечебницам. У меня на самом деле большой опыт в этом. Приличный. Хотя, по мне, может быть, и не скажешь, но не знаю.
Первый раз я очень тяжело пережил своё нахождение в лечебнице. Сначала тебе говорят, что ты там на две-три недельки, а на самом деле тебя обследуют вплоть до двух-трёх месяцев, если не больше. Я там очень сильно истерил, и там было вообще неприятно. Мне тогда было где-то лет 11–12. В этом возрасте у меня ещё не было сильных проявлений, тем не менее, в выписке осталось, что я рассказывал врачам что в детстве, мне казалось будто я слышу какие-то звуки, там, что пианино играет.
После того как я побывал в лечебнице, появились рекомендации, чтобы я пошёл в школу VII вида. Это коррекционка, но только уже не для умственно отсталых [VIII вида], а для людей с аутистическим спектром и всякими такими вещами психическими. Там у меня продолжались перепады настроения, но я могу отметить, что я был уже более податливым человеком и уже осознавал, что не всё так радужно у меня.
Тем не менее, учиться я всё так же сопротивлялся, не принимал учёность никакую. Но, кстати, меня описывали как достаточно умного мальчика. Говорили, что у меня глазки умные.
Шизофрения у меня стала проявлялся полностью клинически в 15 лет. До этого момента у меня были скорее поведенческие нарушения: я был гиперактивным, эмоциональным человеком. Я был очень общительный: меня знала моя параллель. Отчасти меня так хорошо знали, потому что я переходил из класса в класс. Я был неконтролируемым. Учителя просто не справлялись с моим характером дрянным, меня отсылали в параллель, в другой класс.
И так было до пятого класса, тогда случилась точка невозврата, и родители решили забрать мои документы из школы. Стали разбираться с моим ментальным здоровьем. Начались путешествия по психиатрическим лечебницам. У меня на самом деле большой опыт в этом. Приличный. Хотя, по мне, может быть, и не скажешь, но не знаю.
Первый раз я очень тяжело пережил своё нахождение в лечебнице. Сначала тебе говорят, что ты там на две-три недельки, а на самом деле тебя обследуют вплоть до двух-трёх месяцев, если не больше. Я там очень сильно истерил, и там было вообще неприятно. Мне тогда было где-то лет 11–12. В этом возрасте у меня ещё не было сильных проявлений, тем не менее, в выписке осталось, что я рассказывал врачам что в детстве, мне казалось будто я слышу какие-то звуки, там, что пианино играет.
После того как я побывал в лечебнице, появились рекомендации, чтобы я пошёл в школу VII вида. Это коррекционка, но только уже не для умственно отсталых [VIII вида], а для людей с аутистическим спектром и всякими такими вещами психическими. Там у меня продолжались перепады настроения, но я могу отметить, что я был уже более податливым человеком и уже осознавал, что не всё так радужно у меня.
Тем не менее, учиться я всё так же сопротивлялся, не принимал учёность никакую. Но, кстати, меня описывали как достаточно умного мальчика. Говорили, что у меня глазки умные.
В тот момент я ещё мог получить аттестат, который бы не противоречил поступлению в обычный колледж. Но в итоге меня исключили и оттуда, я не знаю, за что конкретно. В тонкости, как мои документы уходят из школы и приходят в них, родители меня не посвящали.
В 14 лет меня определили в школу VIII вида. И в этот период у меня начало развиваться само расстройство шизофрении.
С 10 до 15 лет меня постоянно водили по врачам. От этого у меня появился невроз, я уже просто бесился, да и родители тоже.
Путешествий по психиатрическим лечебницам было много, и у меня, естественно, не осталось друзей. После исключения из школы единственным выходом было онлайн-общение. Оно, к слову, не всегда было хорошим, потому что я подвергался ещё иногда кибербуллингу.
У меня началась депрессия. Я лежал по ночам, смотрел в потолок, слушал музыку и испытывал разные эмоции. В течение этого депрессивного эпизода у меня началась подозрительность. Мне начало казаться, что люди вокруг что-то от меня ждут, что-то им нужно от меня, что-то против меня они замышляют. В тот период постепенно я начинал ощущать галлюцинации. Сначала я просто обращал внимание на то, что я чувствую, что кто-то где-то общается, но я не придавал этому большого значения. Потом у меня начались бредовые интерпретации этого: допустим, я качался на качелях, и мне казалось, что кто-то смотрит в окно и обо мне говорит.
Это начиналось примерно в феврале-марте, и так вплоть до мая, в мае меня пробило полностью. Я начал слышать шёпот – галлюцинации истинные, как они называются в психиатрическом поле – голоса людей, как настоящих личностей. Это были личности тех, с кем я контактировал в то время в сети.
Я не знал, как звучат их голоса, как они выглядят, но я знал их никнеймы. Голоса, которые я слышал, представлялись именно никнеймами, псевдонимами. Это было очень странно, но я в это поверил моментально. Они ко мне обращались. Помню, что я лежал на кровати, глаза широко раскрыты, и ощущение, что кто-то из-под потолка со мной говорит, как будто отверстие проделали, и как будто бы кто-то мне пытается что-то донести.
Никто не мог понять, что со мной происходит. Я сам долгое время не мог понять, что все эти личности, – это проекция моего сознания. А они были как настоящие люди, это вообще неотличимо было. Доходило до того, что я искал даже стропы в стенах, потому что думал, что за мной следят камеры.
Голоса, которые я слышал, были против меня, их главный посыл: мы тебе сделаем плохо. Я им противостоял. Я сопротивлялся этим проявлениям чисто на духовном стержне, на силе превозмогания.
В тот период я много гулял по городу и слушал музыку на полной громкости, чтобы заглушить галлюцинации. Представляю, как люди шарахались от меня. Интересно узнать, что они думали. Может быть, думали, что просто какой-то дурак. Я не был опасен и не вредил окружающим.
Всё дошло до того, что я уехал по неотложке. В срочную госпитализацию.
Первое время лечение было очень тяжёлое. Нейролептики старого поколения, мне помогали, но были жесткие побочки. Я вообще не чувствовал эмоций, только грусть, меланхолию. Со временем мне начали подбирать более современные препараты, становилось лучше. Сейчас более-менее всё хорошо. Я уже могу почувствовать радость или счастье, приятные какие-то чувства.
До того, как мне поставили диагноз, я не считал себя больным. Потом, когда я узнал, что я болен, я был обескуражен тем, что это была продукция моего сознания, что это была неправда и что это вообще происходит со мной.
Я ещё долго принимал себя таким.
до и после
Сложно сказать, кардинально ли моя жизнь поменялась или нет. У меня вообще было два разных мира. До того момента, как я попал в срочную госпитализацию и до того, как я осознал, что я нездоров, я думал, что мир настроен против меня.
Когда я понял: что-то идёт в моей жизни не так, если меня раз за разом помещают в психиатрическую лечебницу, у меня перестроилось мышление. Я начал думать, что нужно что-то менять, что нужно всё-таки учиться.
В 14 лет меня определили в школу VIII вида. И в этот период у меня начало развиваться само расстройство шизофрении.
С 10 до 15 лет меня постоянно водили по врачам. От этого у меня появился невроз, я уже просто бесился, да и родители тоже.
Путешествий по психиатрическим лечебницам было много, и у меня, естественно, не осталось друзей. После исключения из школы единственным выходом было онлайн-общение. Оно, к слову, не всегда было хорошим, потому что я подвергался ещё иногда кибербуллингу.
У меня началась депрессия. Я лежал по ночам, смотрел в потолок, слушал музыку и испытывал разные эмоции. В течение этого депрессивного эпизода у меня началась подозрительность. Мне начало казаться, что люди вокруг что-то от меня ждут, что-то им нужно от меня, что-то против меня они замышляют. В тот период постепенно я начинал ощущать галлюцинации. Сначала я просто обращал внимание на то, что я чувствую, что кто-то где-то общается, но я не придавал этому большого значения. Потом у меня начались бредовые интерпретации этого: допустим, я качался на качелях, и мне казалось, что кто-то смотрит в окно и обо мне говорит.
Это начиналось примерно в феврале-марте, и так вплоть до мая, в мае меня пробило полностью. Я начал слышать шёпот – галлюцинации истинные, как они называются в психиатрическом поле – голоса людей, как настоящих личностей. Это были личности тех, с кем я контактировал в то время в сети.
Я не знал, как звучат их голоса, как они выглядят, но я знал их никнеймы. Голоса, которые я слышал, представлялись именно никнеймами, псевдонимами. Это было очень странно, но я в это поверил моментально. Они ко мне обращались. Помню, что я лежал на кровати, глаза широко раскрыты, и ощущение, что кто-то из-под потолка со мной говорит, как будто отверстие проделали, и как будто бы кто-то мне пытается что-то донести.
Никто не мог понять, что со мной происходит. Я сам долгое время не мог понять, что все эти личности, – это проекция моего сознания. А они были как настоящие люди, это вообще неотличимо было. Доходило до того, что я искал даже стропы в стенах, потому что думал, что за мной следят камеры.
Голоса, которые я слышал, были против меня, их главный посыл: мы тебе сделаем плохо. Я им противостоял. Я сопротивлялся этим проявлениям чисто на духовном стержне, на силе превозмогания.
В тот период я много гулял по городу и слушал музыку на полной громкости, чтобы заглушить галлюцинации. Представляю, как люди шарахались от меня. Интересно узнать, что они думали. Может быть, думали, что просто какой-то дурак. Я не был опасен и не вредил окружающим.
Всё дошло до того, что я уехал по неотложке. В срочную госпитализацию.
Первое время лечение было очень тяжёлое. Нейролептики старого поколения, мне помогали, но были жесткие побочки. Я вообще не чувствовал эмоций, только грусть, меланхолию. Со временем мне начали подбирать более современные препараты, становилось лучше. Сейчас более-менее всё хорошо. Я уже могу почувствовать радость или счастье, приятные какие-то чувства.
До того, как мне поставили диагноз, я не считал себя больным. Потом, когда я узнал, что я болен, я был обескуражен тем, что это была продукция моего сознания, что это была неправда и что это вообще происходит со мной.
Я ещё долго принимал себя таким.
до и после
Сложно сказать, кардинально ли моя жизнь поменялась или нет. У меня вообще было два разных мира. До того момента, как я попал в срочную госпитализацию и до того, как я осознал, что я нездоров, я думал, что мир настроен против меня.
Когда я понял: что-то идёт в моей жизни не так, если меня раз за разом помещают в психиатрическую лечебницу, у меня перестроилось мышление. Я начал думать, что нужно что-то менять, что нужно всё-таки учиться.
По выходе из больницы я уже закончил школу VIII вида и поступил в колледж на оператора ЭВМ. Там познакомился с Вадимом Поляковым. Я краем уха услышал, что он посещает какую-то вечерку. В тот момент я понимал, что мне не очень хочется получать специальности, которые продиктованы именно аттестатом школы VIII вида.
И я у него аккуратно спросил, что это за вечерка. А он мне внезапно сам предложил сводить меня туда. Так я оказался в Центре «Вверх».
Когда я начал учиться в Центре, было ощущение, что все смогу. Шестая группа (первый год обучения в центре – ред.) – это ещё юниор такой, знаете, всё так классно, я готов уже, давайте мне быстрее девятую группу. А вот в ближе к девятой группе начинаешь понимать, насколько всё серьёзно и уже не так всё радужно. Приходит осознание, что это серьёзная цель, которая требует волевых, эмоциональных и в целом больших усилий внутренних. Понимаешь это и много сомневаешься. Вот так вот.
Из Центра «Вверх» я уходил на год, потому что... просто не мог уже. Сложно было совмещать колледж и вечерку, и еще, потому что в тот период я всячески отрицал медикаменты и перестал принимать лекарства. У меня были трудности со сном и постоянная слабость из-за них. И я принял решение, что я лучше отучусь в колледже год до конца, буду свободен по вечерам, а в «Вверх» вернусь попозже.
После возвращения в «Вверх», я снова прерывал учебу, потому что был очень шаткий в своих убеждениях и не знал вообще, хочу ли я продолжать учиться или всё-таки уйти и устроиться на работу. И в тот же период родственники мне начали говорить, что я смогу добиться всего и без учёбы. Но когда учителя Центра «Вверх» стали интересоваться, почему я пропал, и начали задавать мне вопросы, мы поговорили, и я всё-таки решил, что нужно продолжать. Нельзя всё так бросить.
Сейчас у меня кризис в учёбе. Сильно просели отношения в группе. Появляется настроение, когда вообще не хочется продолжать учиться. Я не чувствую поддержку со стороны. Я много переживаю по поводу своей успеваемости. В данный момент учёба даётся мне как никогда тяжело. И сейчас я временами перестаю чувствовать надежду на то, что могу окончить «Вверх».
Это то, что меня беспокоит сейчас, в данный момент. Я всё-таки очень надеюсь, что я приложу достаточно усилий, чтобы... через силу, через тернии, но всё-таки приложу столько усилий, сколько это возможно, чтобы сдать экзамены.
И я у него аккуратно спросил, что это за вечерка. А он мне внезапно сам предложил сводить меня туда. Так я оказался в Центре «Вверх».
Когда я начал учиться в Центре, было ощущение, что все смогу. Шестая группа (первый год обучения в центре – ред.) – это ещё юниор такой, знаете, всё так классно, я готов уже, давайте мне быстрее девятую группу. А вот в ближе к девятой группе начинаешь понимать, насколько всё серьёзно и уже не так всё радужно. Приходит осознание, что это серьёзная цель, которая требует волевых, эмоциональных и в целом больших усилий внутренних. Понимаешь это и много сомневаешься. Вот так вот.
Из Центра «Вверх» я уходил на год, потому что... просто не мог уже. Сложно было совмещать колледж и вечерку, и еще, потому что в тот период я всячески отрицал медикаменты и перестал принимать лекарства. У меня были трудности со сном и постоянная слабость из-за них. И я принял решение, что я лучше отучусь в колледже год до конца, буду свободен по вечерам, а в «Вверх» вернусь попозже.
После возвращения в «Вверх», я снова прерывал учебу, потому что был очень шаткий в своих убеждениях и не знал вообще, хочу ли я продолжать учиться или всё-таки уйти и устроиться на работу. И в тот же период родственники мне начали говорить, что я смогу добиться всего и без учёбы. Но когда учителя Центра «Вверх» стали интересоваться, почему я пропал, и начали задавать мне вопросы, мы поговорили, и я всё-таки решил, что нужно продолжать. Нельзя всё так бросить.
Сейчас у меня кризис в учёбе. Сильно просели отношения в группе. Появляется настроение, когда вообще не хочется продолжать учиться. Я не чувствую поддержку со стороны. Я много переживаю по поводу своей успеваемости. В данный момент учёба даётся мне как никогда тяжело. И сейчас я временами перестаю чувствовать надежду на то, что могу окончить «Вверх».
Это то, что меня беспокоит сейчас, в данный момент. Я всё-таки очень надеюсь, что я приложу достаточно усилий, чтобы... через силу, через тернии, но всё-таки приложу столько усилий, сколько это возможно, чтобы сдать экзамены.
мечты и планы
У меня всегда была мечта стать программистом. Разрабатывать программное обеспечение. Мне очень интересна сама идея разработки, чего-то созидательного. Но я очень много сомневался в своих логических и аналитических способностях, хотя, может быть, зря. У меня получалось. Я практиковался на онлайн-ресурсах, учился программировать, кодить. Писал программы базовые, но не дошло до чего-то крупного, масштабного. Я всё ещё думаю вернуться к этому.
Я много времени уделял математике, очень-очень хотел её освоить. Это учитывая, что она у меня была в очень запущенном состоянии, гиблом, вот буквально полудохлая. Я очень много прикладывал усилий, и мне это нравилось. Радовался, что у меня получается.
С течением времени, мне стало казаться, что я все же человек с гуманитарным складом ума. У меня появились мысли насчет востоковедения: японистика, китаистика. Я считаю, что направление китаистики более перспективное, но душа больше лежит к Японии. Когда я впервые услышал японский рок, он меня сильно вдохновил, очень понравился, откликнулся, резонировал с моим внутренним состоянием.
Мне стало интересно изучать языки. Начал с японского. Это было самообразование. Я учился только по учебникам, по информации с интернета. Две слоговые азбуки освоил. Даже базовое там предложение могу построить, очень лёгкое: «Kore wa hon desu» – «Это книга», допустим. Могу составлять простые линейные предложения. Но сейчас у меня мало практики и я уже начал его забывать.
Что интересно, лингвистика и программирование между собой коррелируют. И то, и другое связано с изучением, преобразованием, созданием и использованием разных знаковых систем.
главное достижение
Я бы назвал достижением то, что всё-таки я смог осознать себя как личность и понять, что мне хочется и к чему мне двигаться. Я начал более осмысленно подходить к жизни.
У меня всегда была мечта стать программистом. Разрабатывать программное обеспечение. Мне очень интересна сама идея разработки, чего-то созидательного. Но я очень много сомневался в своих логических и аналитических способностях, хотя, может быть, зря. У меня получалось. Я практиковался на онлайн-ресурсах, учился программировать, кодить. Писал программы базовые, но не дошло до чего-то крупного, масштабного. Я всё ещё думаю вернуться к этому.
Я много времени уделял математике, очень-очень хотел её освоить. Это учитывая, что она у меня была в очень запущенном состоянии, гиблом, вот буквально полудохлая. Я очень много прикладывал усилий, и мне это нравилось. Радовался, что у меня получается.
С течением времени, мне стало казаться, что я все же человек с гуманитарным складом ума. У меня появились мысли насчет востоковедения: японистика, китаистика. Я считаю, что направление китаистики более перспективное, но душа больше лежит к Японии. Когда я впервые услышал японский рок, он меня сильно вдохновил, очень понравился, откликнулся, резонировал с моим внутренним состоянием.
Мне стало интересно изучать языки. Начал с японского. Это было самообразование. Я учился только по учебникам, по информации с интернета. Две слоговые азбуки освоил. Даже базовое там предложение могу построить, очень лёгкое: «Kore wa hon desu» – «Это книга», допустим. Могу составлять простые линейные предложения. Но сейчас у меня мало практики и я уже начал его забывать.
Что интересно, лингвистика и программирование между собой коррелируют. И то, и другое связано с изучением, преобразованием, созданием и использованием разных знаковых систем.
главное достижение
Я бы назвал достижением то, что всё-таки я смог осознать себя как личность и понять, что мне хочется и к чему мне двигаться. Я начал более осмысленно подходить к жизни.
хобби
Ни к чему конкретно в данный момент я не испытываю прямо большого влечения. Может быть, это связано с возрастом. Выхожу из подросткового периода и вхожу в зрелый.
Начал испытывать интерес к рисованию. Но у меня это плохо получается.
Скорость чтения у меня низкая. Я читаю, когда у меня появляется настроение. Так сложилось, что я не прочитал ни одной крупной прозы.
Мне стала нравиться классика, причём русская. Я, правда, немного классики читал, но интересовался Достоевским. Прочитал «Белые ночи», мне понравилось. Начинал читать «Преступление и наказание». Но для меня это было достаточно тяжело. Раз за разом переставал читать. И так в итоге не вернулся.
В данный момент читаю Харуки Мураками «Норвежский лес». Интересно читать, как у героев развиваются отношения. Чувствовать эмоции героев. Достаточно «взрослая» книга, я бы так сказал.
ограничения в жизни
Сегодня меня не особо что-то ограничивает. Правда, в будущем с устройством на работу могут быть сложности. Если там пронюхают о моем диагнозе, то, конечно же, начнутся разбирательства.
Ну и в целом момент стигматизации, негативного отношения из-за моего расстройства, волнует: что люди могут не понять, и думать, что я нестабильный, что мне нужно какое-то особое отношение. А я бы на самом деле хотел к себе отношение не какое-то особенное, а обычное. Не могу сказать, что ко мне по-особенному относятся, ко мне относятся в принципе как к обычному человеку. Но я не могу читать мысли людей. Мало ли, что там кто думает.
*Опубликовано с согласия автора.
Ни к чему конкретно в данный момент я не испытываю прямо большого влечения. Может быть, это связано с возрастом. Выхожу из подросткового периода и вхожу в зрелый.
Начал испытывать интерес к рисованию. Но у меня это плохо получается.
Скорость чтения у меня низкая. Я читаю, когда у меня появляется настроение. Так сложилось, что я не прочитал ни одной крупной прозы.
Мне стала нравиться классика, причём русская. Я, правда, немного классики читал, но интересовался Достоевским. Прочитал «Белые ночи», мне понравилось. Начинал читать «Преступление и наказание». Но для меня это было достаточно тяжело. Раз за разом переставал читать. И так в итоге не вернулся.
В данный момент читаю Харуки Мураками «Норвежский лес». Интересно читать, как у героев развиваются отношения. Чувствовать эмоции героев. Достаточно «взрослая» книга, я бы так сказал.
ограничения в жизни
Сегодня меня не особо что-то ограничивает. Правда, в будущем с устройством на работу могут быть сложности. Если там пронюхают о моем диагнозе, то, конечно же, начнутся разбирательства.
Ну и в целом момент стигматизации, негативного отношения из-за моего расстройства, волнует: что люди могут не понять, и думать, что я нестабильный, что мне нужно какое-то особое отношение. А я бы на самом деле хотел к себе отношение не какое-то особенное, а обычное. Не могу сказать, что ко мне по-особенному относятся, ко мне относятся в принципе как к обычному человеку. Но я не могу читать мысли людей. Мало ли, что там кто думает.
*Опубликовано с согласия автора.
Поддержать работу Центра просто. Вы можете сделать пожертвование или оформить подписку на сайте. Мы благодарим каждого нового подписчика — 50, 100 или 300 рублей в месяц важны для того, чтобы помочь воспитанникам Центра учиться и расти, как личностям. Спасибо вам за доверие.